«Всемирная революция 1968 года» — серия контркультурных студенческих бунтов времен вьетнамской войны — породила, как известно, эпоху Постмодерна. Хотя «революция 1968 года» на Западе носила глобальный характер, ее прямое влияние на нашу страну было ничтожным — в геокультуре соцлагеря «пражская весна» прожила чуть более года, а после ее подавления начался брежневский застой. Зато в Китае у «великого кормчего» Мао Цзэдуна левацкие бунты западной молодежи пробудили знакомый инстинкт: заявив, что «бунт — дело правое», он отдал аппарат компартии на растерзание хунвэйбинам, и в Китае долго бушевала малопонятная до сих пор «культурная революция».

Так, параллельно происходили сразу две молодежных революции, на Западе — постмодернистская, в Китае — классическая коммунистическая «революция сверху», оружием которой был террор. При этом революцию в сознании китайская революция тоже произвела, хотя и не совсем ту, которую ожидал Мао: в Китае реформатор Дэн Сяопин оказался у власти на десять лет раньше Горбачева в СССР.

Приход Горбачева к власти привел к постмодернистской революции и в нашей стране. Нетрудно показать, что в генезисе перестройки («социализма с человеческим лицом») и Августовской революции 1991 года (как, кстати, и нынешних «цветных революций» на пространстве СНГ) лежал soft power — пакет ценностей и технологий — революции 1968 года. Так же, как технология Октябрьской революции 1917 года имела в своем генезисе soft power Великой французской революции. Кроме того, можно показать, что распад СССР означал наступление Термидора в контексте нашей собственной постмодернистской революции. Расстрел Верховного Совета в 1993 году стал очевидным нарушением ее главного принципа ненасилия и свидетельством того, что политический Постмодерн вновь не выжил в суровой постсоветской геокультуре.

Тем не менее прокатившаяся недавно по постсоветскому пространству волна «цветных революций» является очевидным свидетельством того, что Постмодерн жив и продолжает медленно подтачивать старую постсоветскую геокультуру. При этом Россия уже потеряла лидирующую роль в СНГ — недавний саммит ГУ(У)АМ, конституировавший возникновение на постсоветском пространстве «оранжевой Антанты» во главе с Украиной, взял на себя историческую задачу распространения Постмодерна. Что из этого получится, покажет будущее. Пока же можно констатировать тревожный симптом того, что термидорианская фаза этой всемирной революции переросла в «бонапартистскую» фазу, начало которой можно датировать иракским походом Джорджа Буша-младшего три года назад.

Триединство духа революции 1968 года

26 августа 1789 года французское Национальное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина. «Неведение, забвение или презрение прав человека являются единственными причинами общественных бедствий и порчи правительств», — гласит ее преамбула. В соответствии с духом эпохи Просвещения эта преамбула базировалась на уверенности в том, что как только с невежеством будет покончено, не будет и общественных бедствий. Разработанные в XIX веке идеологии — консерватизм, либерализм и социализм — были, по большому счету, лишь разными ответами на главный вопрос эпохи Просвещения: насколько можно полагаться на интеллект человека для предотвращения «общественных бедствий и порчи правительства»?

Консерватизм, порожденный господством аристократии и крупной буржуазии, разуму человека в деле предотвращения «порчи нравов» доверяет очень мало и предпочитает апеллировать к традиции и религии. Зато социалисты изначально объявили религию «опиумом для народа» и, начиная с Робеспьера, стремились заменить ее «культом Разума». Интеллектуальной «золотой серединой» между ними оказались либералы, в рядах которых непропорционально большое представительство имела интеллигенция. Отказавшись признавать сакральность традиции и религии, философы Просвещения сформулировали главный принцип демократии: единственной основой построения государства является «общественный договор» между людьми, а для предотвращения «порчи правительства» необходимо разделение властей и рациональное управление государством не «помазанником божьим», а лицами, выбранными и подконтрольными гражданам этого общества. Контркультура образца 1968 года взорвала этот краеугольный камень тогдашней миросистемы — опираясь на собственные интерпретации марксизма и фрейдизма, она самым решительным образом отвергла посылку рациональности как общества в целом, так и отдельного человека в частности.

Как позже определили социологи, протест авангардного студенчества и хиппующей молодежи против культуры «общества потребления» ознаменовал появление в мире Третьей волны Тоффлера — возникновение постиндустриального общества в США и Европе. Основным действующим лицом этого общества будет уже не пролетарий или буржуа, а интеллектуал. Таким образом, это была в первую очередь культурная революция — политическое действо ее активисты и идеологи рассматривали лишь как один из видов «хэппенинга», революционизирующего сознание, наряду с двумя другими обязательными компонентами контркультурной революции — сексуальной и психоделической. И хотя ни прийти к власти, ни даже сформулировать более или менее приемлемую политическую программу поколению 1968 года не удалось, оно переформатировало американский либерализм и придало проблеме прав человека то центральное место, которая она сейчас занимает на Западе. Необходимо напомнить, что классический либерал борцом за эгалитарность никогда не был, и только в результате «революции 1968 года» негритянское население США, первой страны провозгласившей концепцию прав человека, перестало быть дискриминируемым меньшинством.

С не меньшей самоотдачей «революционеры 1968 года» боролись за «право на самоопределение» для вьетнамцев и палестинцев. Что и привело в конечном счете к расколу лагеря американских либералов и формированию в их среде неоконсервативной идеологии. Так что когда победа феминизма и сексуальной революции, приведшая к необратимой «порче нравов» американского общества, разбудила его консерваторов, и республиканец Рональд Рейган победил на президентских выборах в 1980 году, неоконы-перебежчики из Демократической партии составили «мозговой центр» его команды. «Неоконсерватизм — это не идеология, а умонастроение, вызванное разочарованием в современном либерализме», — написал один из главных идеологов неоконов, бывший троцкист Ирвинг Кристол. Так началась постмодернистская Контрреформация.

Рейгановская Контрреформация и исламская Контрреволюция

Рейган верил в американскую исключительность. При этом для республиканцев всегда было характерно представление о внешнем мире как о враждебном окружении, создающем преграду на пути осуществления высших целей «американизма». Кроме того, республиканцы, в отличие от либералов, никогда не верили, что внешняя политика может и должна соответствовать абстрактным моральным нормам и идеалам. Неоконы переформатировали Республиканскую партию — они провозгласили необходимость изменения мира путем экспорта демократии. Этот возврат к политике силы стал лейтмотивом рейгановской Контрреформации: Рейган в союзе с папой Иоанном Павлом II начал ее в 1981 году с политики «отбрасывания коммунизма», а затем предложил ваххабитской Саудовской Аравии стратегический союз против «марксистов» в Афганистане. Успех этих стратегий и привел в конечном счете к постмодернистским революциям в социалистическом лагере и распаду СССР.

Поражение во Вьетнаме приучило американцев к мысли о том, что Америка не может быть мировым полицейским, экономический кризис 1973 года и очереди на бензоколонках показали им, что экономика США находится в полной зависимости от арабских режимов, Уотергейт подорвал веру американцев в свое правительство. Американские экологи в ту пору утверждали, что биосфера перегружена, технология извращена, ресурсы дефицитны, и моральный долг состоит в том, чтобы остановить неуправляемый рост собственной экономики. Рейгановская Контрреформация объявила эти утверждения ересью и начала с ней борьбу. Победа Контрреформации необратимо изменила мировую геополитику — мир стал глобальным и однополярным. При этом рейгановский Термидор не уничтожил, а лишь переформатировал и закрепил базовые принципы постмодернистской революции. В частности, ее главный принцип — «make love not war» — претерпев любопытную диалектическую мутацию, в целом сохранился — Рейган ведь выиграл «холодную войну» против конкурирующей «империи зла» хотя и не любовью, но без войны.

«Мировая политика вступает в новую фазу. Разделительные линии человечества и доминирующий источник конфликта будут носить культурный характер. Конфликт цивилизаций будет доминировать в глобальной политике», — так определил Самюэль Хантингтон постмодернистскую реальность, возникшую после распада соцлагеря. Действительно, проблема Америки на Ближнем Востоке заключается в том, что если в социалистическом лагере дух Постмодерна просто не мог ужиться с господствующей идеологией, то в мусульманском мире он разбудил своего злейшего врага — исламский фундаментализм. Начался этот процесс с войны Судного дня и нефтяного эмбарго 1973 года. Все еще продолжавшаяся война во Вьетнаме и «вьетнамский синдром» исключали какую-либо силовую политику, и Запад сдался практически без боя. С этого момента начался феноменальный рост богатства стран Персидского залива. Одновременно росло влияние исламского фундаментализма в регионе, и «руководящая и направляющая» роль в арабском мире перешла от Каира к Эр-Рияду. Для саудовцев же, главных поставщиков кадров и денег для «Аль-Каиды», american way of life неприемлем по религиозным соображениям. К тому же, имея значительно более высокий уровень жизни, чем он был в Советском Союзе, Саудовская Аравия не имеет серьезных оснований отказываться от своей идентичности в пользу вестернизации. Тем более что успех постмодернизации гарантирован далеко не всем — у всех перед глазами экономическая и культурная деградация России, где Владимиру Путину не удалось провести достаточно успешную Контрреформацию.

Запад неумолимо враждебен исламскому «мессиджу», и только поэтому мусульманам приходится готовиться к борьбе с ним, утверждает глава медресе Хаккания Сами уль-Хак, духовный отец движения «Талибан». Его в первую очередь возмущает «экспорт американских социальных и сексуальных обычаев», поскольку именно это пробуждает «дьявола» в душе мусульманина и приводит к конфликту цивилизаций. «На Западе плохо понимают концепцию джихада. Джихад означает борьбу с дьяволом. “Большой джихад” — это борьба с дьяволом внутри своей души, “малый джихад” — борьба с дьяволом извне, война против внешнего врага ислама», — объясняет Сами уль-Хак. Эта позиция характерна для ваххабитских и близких к ним улемов. И если папа Иоанн Павел II не только подтвердил решения второго Ватиканского Собора 1965 года о недопущении насилия во имя веры, но и покаялся за грехи католической церкви, использовавшей насилие в прошлом, то они, наоборот, призывают к войне во имя веры. «Make war against love», — таков лозунг современного джихада, результатом которого и стал талибский режим сексуального апартеида. Но связано это не столько с самим исламом, сколько с очевидным отсутствием в геокультуре исламского мира каких-либо предпосылок для перехода к постиндустриальному обществу.

Вопреки распространенному мнению «Аль-Каида» создавалась Усамой бен Ладеном не для войны с русскими или американцами, а для экспорта идей в мусульманские страны и для замены светских режимов шариатскими. Поэтому виртуальное столкновение бен Ладена с Америкой стало неизбежным, когда последняя осталась единственной сверхдержавой и начала наводить порядок в арабском мире. Ибо для исламского фундаменталиста использование услуг «великого Шайтана» в качестве полицейского в мусульманском мире неприемлемо ни при каких обстоятельствах. Как раз из-за той самой сексуальной революции, ставшей ядром современной культуры, — именно она, а не тяжелые социальные условия, подвигла саудовских камикадзе атаковать американские города, эти постмодернистские вертепы разврата.